Новосибирский филолог Анна РЕДЬКИНА — о страхе перед классикой, «приколе» чтения и наследственном трепете.

ДОСЬЕ
АННА РЕДЬКИНА
Окончила Институт филологии, массовой информации и психологии НГПУ. После педуниверситета не планировала работать в школе, но потом семь лет вела русский язык и литературу.
В новосибирском книжном магазине «Перемен» каждую неделю собираются люди, чтобы побороть свой детский страх перед классическими текстами. Такие встречи проводит магистр филологии, преподаватель русского языка и литературы Анна Редькина, которая изобрела собственный метод отработки «литературных травм детства».

— Анна, как работает ваш метод такой «литературной супервизии»? И с чего он начался?

— До недавнего времени я работала в школе — преподавала русский язык и литературу. И по моим наблюдениям страх перед русской классической литературой формировался у детей с шестого класса, когда они начинали изучать большие произведения и теряли интерес к чтению. Я тогда увидела, что детей можно зацепить чтением: ко мне уже приходили, образно говоря, «покалеченные классикой» в восьмом-девятом классах — мы с ними тогда вместе меняли «минус» на «плюс», читали, обсуждали, приближали тексты к себе. Когда я увидела, что мой метод работает, то подумала, что это несправедливо — у школьников есть возможность обсуждать классические тексты, а у взрослых нет. И мне захотелось дать второй шанс классике для взрослых людей. Знаете, немного обидно, что современную литературу, иногда и не совсем качественную, на мой вкус, активно продвигают, читают и обсуждают, а классика раз и навсегда стала жертвой школьного образования. Когда я выбирала угол зрения, с которого мы будем смотреть на тексты, то старалась, чтобы он не был похож на школьные уроки. К примеру, я полностью отказалась от обсуждения биографии писателя, чтобы его жизненный путь не влиял на индивидуальные ощущения от текста.

— Откуда растут «буквы» у этой проблемы?

— Думаю, одна из причин — это построение школьной программы, когда кто-то очень-очень давно решил, что в пятом классе надо читать «Дубровского», а в десятом — обсуждать экзистенциальные причины убийства Раскольниковым старухи-процентщицы. Во-вторых, к моему большому сожалению, дело ещё и в самих педагогах, которые бесконечно говорят о том, что это «великие классики и великие тексты», но не объясняют, почему они великие. А в-третьих, сложно полюбить то, что тебя насильно заставляют делать.

— А язык может стать одной из причин? К примеру, сейчас в театрах активно переписывают классические тексты на современный манер, чтобы приблизить их к зрителю.

— На мой взгляд, с точки зрения языка таких препятствий точно нет. Если студенту дать прочесть «Гробовщика», но не сказать, что это Пушкин, то он прочтёт эту повесть с огромным удовольствием. Я проводила такие эксперименты: мы читали текст, но я не говорила, кто автор, и текст прекрасно ложился на человека. В текстах классиков, конечно, встречаются неузнаваемые реалии, но часто бывает, что, кроме названий элементов одежды, больших различий, в принципе, нет — люди живут в домах, любят, страдают, решают свои проблемы, попадают в какие-то жизненные коллизии, всё понятно. Да, стоит разъяснять какие-то культурно-моральные аспекты: почему, к примеру, они ходили на дуэли.

— Можно посмотреть российский сериал «Чёрная весна», где подростки попытались применить дуэльную практику в современных реалиях, чтобы понять, почему люди это делали.

— Да, можно в двух словах объяснить человеку наши принципиальные отличия от людей, живущих в позапрошлом веке, их не так уж много, если честно. Не надо читать больших лекций. Тогда люди жили честью, сегодня мы живём внутри себя — у нас время индивидуализма. И всем всё станет понятно. Одним словом, с классическими текстами всё в порядке.

— Как люди реагируют, когда классические тексты открываются им с новой стороны?

— Очень много удивления: ого — и такое в то время было? Когда ты не идёшь от личности автора, а читаешь текст «от себя», помогая людям ассоциировать героев с собой или с кем-то из своих знакомых, то ключик подобран. Я никогда не задаю вопросов «что чувствовал герой?», потому что мы говорим о том, как устроен персонаж и сюжет. Интересно, что когда мы устроили «пушкинские чтения», то нам пришлось провести две встречи — был большой спрос. Сегодня есть запрос на Лермонтова, на Достоевского — есть ощущение, что людям нужен повод-ключик, чтобы подключиться к классическим текстам.

— Способны ли мы сегодня на объективную критику классических текстов?

— В конце каждой встречи мы ставим «звёздочки» автору текста — как будто он выложен в интернете и сам Пушкин попросил вас оставить о нём отзыв. Мы не оцениваем автора и его мастерство — только свои впечатления от прочитанного: любо или не любо. Я долго добивалась, чтобы мы честно ставили классикам «звёздочки»: если не понравилось, то мало. Но удивительное дело — у людей не поднималась рука! К примеру, разбираем мы пресловутую «Капитанскую дочку», много высказывается мнений, что история скучная и текст не понравился, но в конце люди говорят: «Ставлю пять звёзд, потому что он классик».

— Всё-таки страх перед классикой — это уже какой-то коллективный интроект.

— Старшие поколения наказывали нам трепетать перед классической литературой, вот мы и трепещем — не можем взглянуть на неё с позиций собственных ощущений. Если тебя школьный учитель спросит, как тебе «Капитанская дочка», а ты ответишь честно — то не дай бог. А потом этот способ мышления мы несём дальше по жизни. «Что хотел сказать автор этим произведением?» — самый частый вопрос, который не меняется на протяжении многих десятилетий.

— Молодёжь сегодня читает?

— Я работала в частной школе, поэтому мой срез может быть не объективным, но я видела ребят с замечательным литературным вкусом, которые сообразно ему выбирают книги. Да, в основном это, конечно, массовая литература, но тем не менее. И сегодня в колледже я вижу таких ребят. На одну из встреч сюда пришла девочка лет пятнадцати, которая очень органично вписалась в разговор о книгах взрослых людей, поэтому я скажу: потенциал читательский у современных подростков есть. Нужно просто один раз показать человеку, в чём прикол чтения. А он заключается в процессе. Не надо ждать финала и результата, надо погрузиться в текст, чтобы какое-то время пожить в параллельной вселенной. Лично для меня сегодня интересно собирать разные «штуки», которые автор осознанно или неосознанно разбросал по тексту. В целом текст ничем не отличается от картины, когда ты приходишь в музей, смотришь на полотно и тебе становится «как-то». Ты не прошёл мимо, а остановился, потому что тебя зацепило. С текстами происходит то же самое — они меняют твои ощущения. А когда во время одного текста с тобой происходят разные метаморфозы, то это удивительный опыт, который ты не сможешь получить ни в кино, ни в театре. Для меня соль текста даже не в событиях — в ощущениях, которые должны чувствоваться на кончиках пальцев.

— От чего зависит популярность чтения?

— Думаю, что и от ритма жизни в том числе: мы сегодня читаем очень быстро, поглощая тонны информации. А при такой скорости книга не принесёт большого удовольствия, чтение требует остановки. И в такие моменты наш измученный мозг начинает посылать сигналы: читай быстрее, почему мы сидим, пошли скорее куда-нибудь! Поэтому люди, которые сегодня много читают, имеют очень важный навык — они умеют останавливаться.

ТОП-5 осенних книг от Анны Редькиной
Дина Рубина «Когда же пойдёт снег?» — для проживания реальности. Короткий текст, чтобы погрузиться в трагичность повседневности и ожидания.
Вашингтон Ирвинг «Легенда о сонной лощине» — для побега от реальности. И для эксперимента дополнить экранизацией Тима Бёртона (строго после прочтения).
«Счастье: Двадцать семь неожиданных признаний» — чтобы вспомнить: то, что сегодня угнетает, через время может оказаться моментами счастья.
Александр Пушкин «Руслан и Людмила» — многосерийный триллер с эротическим подтекстом. Чтобы узнать, что после «У лукоморья дуб зелёный...» начинается самое интересное.
Ивлин Во «Незабвенная» — для любителей текстов мрачных, как осеннее небо.