«Я очень хорошо отношусь к «Тотальному диктанту» (хотя думаю, что сам бы его написал на два с плюсом). Но дело в том, что знание языка не сводится к пониманию того, где ставится точка с запятой, где тире, а где двоеточие», — утверждает Юрий Шатин.

Юрий Васильевич Шатин окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета им. А.А.Жданова. Преподаёт в Новосибирском государственном университете, Новосибирском государственном педагогическом университете, а также в Новосибирском театральном институте и ряде других вузов. С 2012 года является главным научным сотрудником сектора литературоведения Института филологии СО РАН. Автор и соавтор более 150 научных работ.

 

Современная наука всё больше приходит к тому, что существует четыре уровня владения языком. Первый — элементарный. Он задаётся самим фактом нашего существования в языке и не является следствием образования.

 

«Как пример можно вспомнить известный анекдот про «один кофе и один булка». Не все ставят в правильный род кофе, но каждый носитель нашей речи знает, что булка — женского рода», — говорит Шатин.

 

Далее идут более высокие «ступени», обусловленные обучением. Второй уровень — стилевой. Человек, освоивший этот этап, отличается от необразованного владением разного рода стилями. Например, студент на экзамене будет рассказывать преподавателю свой ответ на билет в одном стиле, а потом выйдет из аудитории и начнёт пересказывать его сокурсникам совершенного по-другому.

 

«Казалось бы, зачем тогда зубрить правописание и грамматику? — спрашивает Юрий Васильевич. — Важно понимать: мы учимся не знанию, а способам коммуникации и возможностям представлять информацию в совершенно различных кодах. И переходы с одного на другой осуществляются автоматически: меняется ситуация — меняется стиль».

 

Третий уровень — мышление целостными текстами и возможность их воспроизводства. Данная ступень даётся не каждому. «Как-то давно я принимал экзамены в Новокузнецке в Металлургическом институте (сейчас Сибирский государственный индустриальный университет — прим. ред.). Там на чугунолитейное производство поступали люди, которые совершенно не могли писать сочинения. Понимание, как создавать слитный текст, умение мыслить и разговаривать такими фразами к ним не пришло, зато выпускались они прекрасными литейщиками!» — поделился впечатлениями Юрий Шатин.

 

Четвертый уровень — создание эксклюзивных текстов, прежде всего, художественных. Насколько этому можно научить сегодня? Спорный вопрос. Ведь здесь важна уникальность и неповторимость.

 

«Мой внук, когда был маленький, услышал по радио, что картина Малевича «Чёрный квадрат» продана за 15 миллионов долларов. С горящими глазами он подбежал ко мне и сказал: «Давай нарисуем черный квадрат, и нам дадут за это деньги». Мне пришлось погрузить ребёнка в реальность, сказав, что не сам чёрный квадрат, а его оригинальная идея стоит такую большую сумму, хотя понятно, что большинство людей нарисует эту фигуру не хуже, а может быть и лучше Казимира Малевича», — рассказал профессор.

 

Четыре перечисленных уровня определяют языковую личность человека. Но это ещё не всё. От нас требуется всё большего погружения в саму коммуникативную природу языка, где главная проблема — понимание.

 

«Чем сложнее текст, тем сложнее он понимается. Первый компьютер, который перевёл фразу «Петя пошёл в магазин и купил яблок» с немецкого на английский и наоборот, привёл в восторг компьютерщиков. Но на филологов сложно произвести впечатление, и они предложили библейскую фразу «Где плоть тленна, дух вечен». Вычислительная машина выдала: «Мясо сгнило, и распространилась вонь». Чем труднее текст, тем в меньшей степени искусственный разум может с ним работать», — объяснил эксперт.

 

В 1970 году в Институте иностранных языков им. Мориса Тореза был проведён эксперимент. Русское четверостишье перевели на английский язык и дали его как исходное для перевода обратно нескольким специалистам. Один предложил такой вариант: «Нетерпеливо туфли блещут лаком / До бездны семь шагов. Всё решено / Мне дома нынче сон уже не лаком / У Джорджа нынче спать мне суждено».

 

Второй предоставил следующий текст: «В ботинках этих пройден долгий путь / Воланы запылились до корней / Хочу — сумею дома отдохнуть /Хочу — переночую у друзей».

 

На самом деле исходный материал был народной частушкой: «Эх, лапти мои, Четыре опорки! / Хочу — дома заночую, хочу — у Егорки!»

«Чем больше мы усложняем тексты, тем в большей мере язык расставляет нам ловушки, — говорит Юрий Васильевич. — Я имел то ли счастье, то ли несчастье учиться не только на русском, но и болгарском языках. И болгарские переводчики не давали мне покоя. Они не знали, как перевести первую строчку «Евгения Онегина» Пушкина: «Мой дядя самых честных правил» потому что в их языке нет единого слова дядя (брат отца «чичо», брат матери «вуйчо»)».

 

Языковые ловушки иногда используются и для манипулятивных целей. Известный случай, когда один француз в интернете опубликовал объявление, что за два евро он расскажет, как сохранить волосы надолго. Он заработал на этом 200 тысяч евро, хотя всем отвечал: «Храните их в полиэтиленовом мешочке».

 

«Всякий раз, оказываясь в пространстве коммуникации, мы должны делать и лингвистический, и этический выводы, потому что иногда мы можем пасть жертвой буквализма», — говорит Шатин.

 

Так что же всё-таки происходит с нашим языком? И хорошо это или плохо?

 

«Изменения происходят ежедневно и ежечасно. Но они не глобальные. Флективность языка падает и возможно через 70 лет будет не шесть падежей, а три или четыре. Фонетика изменяется чуть больше грамматики. Например, так называемый закон регрессивной ассимиляции по мягкости существовал, когда я учился ещё на первом курсе. По звуковым нормам тогда произносили [кон 'фета], [д 'верь], [з 'верь], [Люд 'мила]. А в 60-70 годы все начали говорить так, как мы сегодня с вами произносим эти слова: «дверь», «зверь» и так далее», — объясняет эксперт.

 

По мнению специалиста, грамматика тоже упрощается и язык становится более аналитичным, в том числе, под влиянием всемирной паутины:

 

«Ещё двести лет назад про двух женщин нельзя было сказать «они», только «оне»: «И завидуют оне государевой жене» писал Пушкин. Но зато уже сегодня новосибирские журналисты по телевидению говорят «в обоих палатах федерального собрания», — рассказывает Юрий Шатин. — Однажды я ехал в маршрутке. Один юноша сказал по телефону «Я вернусь через 12 тире 15 минут». Знак препинания, проговорённый вслух, очень показателен. Для этого молодого человека визуальная графика оказалась важна — тоже воздействие интернета».

 

Филологи посчитали, что за последние 800 лет русский язык кардинально изменился и, если трансформация будет проходить с такой скоростью, то великий и могучий просуществует ещё около 800 лет, после чего обновится полностью. Но эксперт успокаивает — разговоры о том, что нашей речи угрожают глобальные перемены, несерьёзны: «Я всегда говорил, что русский язык — это Тихий океан. Мы стоим с ведёрками и черпаем оттуда воду, а он всё не кончается. Только представьте, в словаре Ожегова 400 тысяч слов. Пушкин знал четыре тысячи. Ему понадобилась ровно одна сотая языка, чтобы сказать все, что он успел за свою жизнь!»

 

Но как быть со словами-заимствованиями, на которые ополчились многие известные депутаты? «Как говорится, зачем использовать прекрасное английское слово сэндвич, когда есть замечательное «русское» бутерброд? — объясняет Шатин. — Конечно, всё больше и больше иностранных слов проникают к нам. Но многие из них отличаются в оттенках значений от русских аналогов. Помните, ещё Пушкин писал: “Всё тихо, просто было в ней, / Она казалась верный снимок / Du comme il faut... (Шишков, прости: / Не знаю, как перевести.)”».