Самую ожидаемую премьеру новосибирского драматического сезона — «Процесс» Тимофея Кулябина по Францу Кафке — представил 24 и 25 сентября «Красный факел». Подогретая прошлогодним Чеховым публика ждала от режиссера чего-то не менее ошеломительного, чем «Три сестры», но настолько же безоговорочного принятия на этот раз не получилось. Признавая техническую изобретательность постановки и не отказывая ей в стиле, театралы отметили, что Кулябин не докрутил саспенса и перебрал с пафосом.

По сюжету главный герой — банковский работник Йозеф К. — просыпается в своей квартире от того, что его вещи перерывают пришедшие с обыском сотрудники правоохранительных, скажем так, органов. Йозеф не знает за собой никакой вины, что и пытается донести до незваных гостей, но те нагло съедают его завтрак и говорят, что их дело — маленькое, а решения принимают другие люди. Потом следователь объявляет ему, что дело запущено, и Йозеф оказывается втянут в абсурдное разбирательство.

«Тимофей Кулябин выпустил „Процесс“ Кафки — очевидную автобиографию по мотивам недавнего скандала с „Тангейзером“. Параллели откровенны, назойливо бьют в лоб, и чего в этом спектакле больше — личной боли или неприкрытой спекуляции, желании поиграть на уходящем скандале или прокричать о сегодняшнем, страшном и важном — сказать невозможно, — уверен главный редактор новосибирского „Околотеатрального журнала“ Степан Звездин. — Интересного театрального высказывания, как показалось при первом просмотре, пока не случилось. Но прямолинейность, и даже в каком-то смысле наивность художественных приемов дала свершиться высказыванию социальному».

Постановочная команда режиссера Кулябина и художника Олега Головко совершенствует техническое исполнение от спектакля к спектаклю, вот и «Процесс» проходит под прицелом видеокамер, которые в реальном времени транслируют происходящее на большой экран, смещая фокус с пластики на мимику главного героя. Его играет Антон Войналович, который очень неплохо показал себя в тех же «Трех сестрах», а в премьере конца прошлого сезона «Тектоника чувств» по Эрику-Эмманюэлю Шмитту (режиссер — Сергей Чехов) и вовсе неприлично перетягивал на себя внимание, будучи второстепенной фигурой рассказчика.

В «Процессе» он один — живой человек, все прочие — в масках, с неестественными, искореженными спецэффектами голосами. Искусственность персонажей раздражает невероятно — этот прием работает на 100%, отторгаешь их практически на уровне физиологии. «Кулябин придумал (может, позаимствовал, не знаю) для спектакля роскошный прием: сделал всех персонажей, кроме К., безликими, в каких-то ли капроновых, то ли силиконовых масках и с измененными голосами — все, как на оперативной съемке. Но больше почти ничего не придумал», — пишет обозреватель сайта «Горький» Елена Макеенко.

Ей возражает филолог, доцент кафедры русской и зарубежной литературы НГПУ Наталья Муратова: «Странный прием (как все, впрочем, приемы Тимофея К.) — лишить драматических актеров собственно профессионального инструментария — лица и голоса. По-моему, если позволите, совершенно плоский спектакль. Если даже очень сильно орать в микрофон, дух Кафки таким образом не вызвать».

Было бы логично в таком контексте все симпатии адресовать Йозефу К., но Войналович, особенно данный крупным планом, далеко не так убедителен, как хотелось бы, возможно и потому, что не разобрался, в чем убеждать зрителя и на что давить — пробуждать ярость в обитателях абсолютно неправового государства (коими зрители, безусловно, являются) или склонять к упадническому принятию сложившегося абсурда, из которого он не сумел выбраться.

«Высказывание острое, актуальное, но вместе с тем наивное, вторичное по форме и подчеркнуто пафосное. В целом первые ощущения странные. Да и от исполнителя главной роли ждешь большей убедительности, осмысленности, нежели „актерской отдачи“, — считает Степан Звездин. — Будучи единственным „живым“ человеком на сцене молодой артист вынужден три часа держать на себе внимание большого краснофакельского зала. И это непросто».

Анонсируемый как спектакль-триллер, «Процесс», при всей предельно мрачной цветовой гамме и сценах безудержной жестокости, на которых хочется прикрыть глаза, как во время просмотра фильма ужасов, по мнению Макеенко, недодал ада: «В какой-то момент показалось, что сейчас режиссер даст любимого Триера и раскрутит ад до невыносимых пределов почти тактильной сопричастности. Но ожидание быстро обманулось. Как любитель выводить все на метауровень, могу разве что предположить, что Кулябин не смог преодолеть того же, что кафкианские персонажи не могут: „Мне самому никак нельзя, а другие мне тут не подмога“».

Нет сомнений в том, что Кулябин, используя свой талант, имел право, а может даже и должен был конвертировать полученный в истории с «Тангейзером» опыт в спектакль. Другое дело — и тут невозможно уйти от сравнения и с оперой, и Чеховым, которые препарировали и его, и зрительские чувства так, что перехватывало дыхание — что процесс получился очень «от ума». Это не хорошо и не плохо — это просто так, и уже закономерно для Новосибирска, что такого рода постановки оставляют местных зрителей в некотором смятении, зато прекрасно заходят на фестивалях (так было, например, со «стародомовскими» «Элементарными частицами» про историю Академогородка). По крайней мере, на «Территорию» в Москву «Процесс» взяли заранее — кредит доверия Кулябину небезосновательно велик и вряд ли будет исчерпан в обозримом будущем.

«Не может режиссер, который очень уж явно ассоциирует себя с Йозефом К., отвлечься от себя и дать зрителю больше, чем Кафка, — предполагает обозреватель „Горького“. — Вообще мне кажется, что сейчас и Кафку-то просто так читать трудно. Как Салтыкова-Щедрина примерно. Ну да, про все, что с нами происходит, написано сто и больше лет назад — и что теперь делать-то?»

Что касается сильного «социального высказывания», то спектаклю просто не удалось переплюнуть абсурдность и ужас того, что происходило и происходит на самом деле в российских и, будем ближе к делу, новосибирских судах — ни дело «Тангейзера», ни дело, например, «Интерры». Ну, так, справедливости ради, «Процесс» и не документальный спектакль.