Я задал профессору, своему бывшему преподавателю, на всю жизнь оставшемуся Учителем с большой буквы "У", несколько вопросов о процессах в высшей школе.

— Юрий Васильевич, прокомментируйте, пожалуйста, мое предположение, что нынешние поколения молодых людей с дипломом о высшем образовании менее образованны, нежели предыдущие. Я встречал выпускников-гуманитариев, уверенных, что Венеция — это страна, Гибралтар — знаменитый полководец, Мартин Иден — известный писатель. Но все это случайности и пустяки по сравнению с их общими подходами к явлениям, оценочными суждениями… Будто только вчера выпускник вуза (готовый специалист, член общества) съел свою последнюю манную кашу в детском саду. При этом, защищая личные убеждения, он готов вступить в яростный спор (впрочем, насчет Идена еще можно отчасти согласиться). Отмахнешься от такого, а он, пожалуй, всерьез и ответит: «Я не дурак, у меня и справка есть, в смысле, диплом».

— Хорошие студенты и, соответственно, выпускники были всегда, их, правда, можно по пальцам пересчитать. Нынешние хорошие даже лучше предыдущих. Но мы сейчас говорим о плохих студентах. В чем разница между нынешними и предыдущими? У нынешних потеряны некие базовые сетки. Например, сетка, связанная с последовательностью событий, которая раньше была довольно жесткой. Вот современная девушка с факультета журналистики дает характеристики политических деятелей. По ее мнению, главное бедой Николая II стало подавление восстания декабристов. Другая — Черненко спутала с Черчиллем, сказала, что Черненко был нобелевским лауреатом и участвовал в Ялтинской конференции вместе со Сталиным и Рузвельтом.

Раньше это было невозможно, студент знал, что Юлий Цезарь жил раньше Леонардо да Винчи, он про них далее мог ничего не знать, но имел представление, что было прежде, а что потом. Эта сетка сейчас нарушена, и восстановить ее образовательными методами нельзя, потому что образование носит характер лего: тебе предлагается вопрос и четыре варианта ответа, из которых один правильный, а три неправильные, и ты должен или угадать или знать ответ. Но даже если ты выучишь все эти тесты, все равно между вопросами никакой связи не существует. Ты сможешь оперировать лишь осколочными знаниями. Если студента интересует нечто большее, он сможет самостоятельно сконструировать целостную картину, но таких абсолютное меньшинство. Информация всегда была, ничего с ней не произошло, но изменились подходы к ней.

— Однажды ректор одного экономического вуза в приватной обстановке высказался, что по сути его студенты получают пэтэушное образование, ибо ничего другого им и не требуется. Сидит себе менеджер с телефоном или перед монитором и одними и теми же словами покупает или продает, правда, частенько на английском или китайском, или действует в жесткой парадигме общения с посетителем банка. Естественно, ни при каких обстоятельствах этот ректор не повторит своего мнения публично, ибо тогда он станет директором ПТУ, а зарплата там гораздо меньше.

— Действительно, сейчас все зациклены на таких технологиях, которые дают возможность покупать и продавать. На отделениях продаж и презентаций я всегда встречаюсь с хорошими ребятами. В общих знаниях они не очень хорошо ориентируются, зато точно знают, как продать кастрюлю или памперсы. В этом смысле мышление стало более технологичным, потому что, скажем, в ваши годы вы наверняка не знали, как продать памперсы.

— Мне достаточно того, что я знаю, как их купить. Но хороший иностранный — это, конечно, плюс.

— Бесспорно. Но в общем произошли два больших тектонических сдвига, которые сейчас определяют проблемы высшего образования — тестовая система оценки знаний и переход на Болонскую систему, которая продолжает вызвать вопросы: бакалавриат — магистратура — аспирантура. Слава богу, вузам, ориентированным на подготовку творческих личностей, удалось отбить попытки реформаторов и отстоять специалитет, а иначе были бы, например, артисты-бакалавры и артисты-магистры. Отучился четыре года — ты артист-бакалавр и, согласно диплому, можешь произносить «Кушать подано», а еще через два года ты уже точно артист-магистр, и тебе открыты двери в мир Хлестаковых, Гамлетов и Джульетт.

Когда Болонская система вводилась на Западе, было выделено 250 миллиардов евро на само обеспечение процесса, у нас наоборот: как только сделали из пяти лет обучения четыре года, Министерство тотчас сократило расходы. В частности, это привело к тому, что абсолютное большинство ребят, обучающихся на платных местах, работают где-нибудь по вечерам, и этот фактор не в пользу учебы.

— В последнее время появилось большое количество гуманитарных отделений, в том числе и в непрофильных вузах — психологи, юристы... Особенно меня изумляет такая необычная специальность, как «связи с общественностью». Что это такое вообще означает?

— Во-первых, вы глубоко заблуждаетесь. «Связи с общественностью» уже давно называются иначе. Это институты стратегических коммуникаций или институты менеджмента. Кстати, факультет в педагогическом университете, где готовят учителей труда, теперь называется факультетом бизнеса. Во-вторых, из этих выпускников получаются хорошие пиарщики, они товары всякие предлагают, проводят всякие вечеринки, свадьбы. Как это у них называется?.. Менеджер свадьбы…

— Это называется — тамада.

— Да, верно.

— Какие события происходят в сфере технического образования?

— Специфика образования в СССР заключалась в том, что у нас в массе своей готовили не инженеров, а техников высокого ранга. Скажем, в Массачусетском технологическом институте, где готовят американских инженеров, семьдесят процентов курса занимают гуманитарные науки потому, что там учат инженерному мышлению. У нас за пять лет осваивали определенную технологию. Что не добирали в институте, за год-полтора добирали на производстве. И получался инженер, который в Америке мог бы считаться техником очень высокого разряда, скажем хорошим прорабом. До революции на дверях квартиры можно было написать, что здесь проживает инженер Иванов, такой надписью можно было гордиться, если сейчас такое написать, то это, скорее всего, сочтут издевательством. Со времен СССР в современной России мало что изменилось в этом плане. Понятно, что технологии совершенствуются, следовательно, можно сказать, что современные выпускники владеют более продвинутыми технологиями.

— Создается впечатление, что в стране не осталось людей без высшего образования. В кого не ткнешь…

— Во всяком случае, 87 процентов нынешних выпускников школ успешно поступают в вузы.

— А еще все чаще на улице можно встретить молодых людей, особенно девушек, которые при знакомстве не прочь с гордостью отметить, что у нее два высших образования, а в данный момент она еще и третье осваивает. Мне это всегда напоминает рыбу Михаила Булгакова, у которой может быть только одна свежесть — первая, она же последняя. Высшее оно и есть высшее, какое при этом может быть второе?

– Такая странная история связана со всеобщей цифризацией и носит сугубо бюрократический характер. Например, у меня и у вас по одному диплому на каждого, следовательно, при приеме на работу в наших анкетах значилось бы, например, по сто баллов, а за второй диплом начислили бы еще восемьдесят, за третий — пятьдесят, за каждые курсы или пройденный семинар — снова баллы.

— Следовательно, в современном обществе у меня против такой девушки никаких шансов?

— Вашу кандидатуру даже рассматривать не станут. Чем длинней портфолио у вашего конкурента, тем для вас все печальней.

— Вам еще хорошо, вы хотя бы доктор наук. Проклятая бюрократия!

— Моя жена (замечательная Лариса Прокопьевна, замечательный теоретик театра. — Авт.) заведует кафедрой и каждый день сидит и пишет ФОСы — федеральные образовательные стандарты. А рядом сидит специалист по работе с театральными куклами-марионетками и тоже пишет. Раньше было все понятно — надо научить студента управлять куклой. Но теперь нужно описать, какими знаниями он должен владеть прежде, чем дернуть за нитку. Причем у них владеть и уметь — это совсем разные понятия, а разобраться в разнице уже не всякому дано. Хотя в данном контексте это вроде бы синонимы.

— Юрий Васильевич, на протяжении многих лет вы связаны с педагогическим вузом. Наши новые учителя — кто они?

— Вы знаете, что больше нет такой специальности, которая записана в вашем дипломе — учитель русского языка и литературы?

— Не знаю.

— Теперь специальность называется «педагог с правом преподавания русского языка и литературы». Есть также педагоги с правом преподавания истории, математики и так далее…

— В чем разница?

— 70 процентов курсов это теперь — педагогика, методика преподавания, психология, а предметный цикл сокращен до 30 процентов.

Честно сказать, при этом известии я на некоторое время онемел. Не то чтобы по этому вопросу у меня имеется четкая позиция. В наши времена, наоборот, педагогика и прочее представлялись лишь попутными дисциплинами. Главным считалось знать предмет преподавания, а что касается способа передачи — в этом и заключается талант учителя. Я не против, чтобы нынешние учителя знали какие-то особые пути доступа во внутренний мир ученика; но вот открылся доступ — а есть, что доставить?

— А если абитуриент пока не готов связать свою жизнь со школой, а намерен погрузиться в волшебный мир филологии и по каким-то причинам не хочет поступать, скажем, в НГУ?

— Есть филологический факультет, где нет ни методики, ни педагогики, только чистая филология, но это очень-очень платное отделение. Каждый год туда поступают человек 10-12. Из них постепенно пять-шесть отсеиваются, к четвертому курсу остаются шесть-семь человек. Из них обыкновенно двое — это хорошие девочки, которые мечтают называться филологами, выйти замуж и жить прекрасно с сознанием своей образованности, и есть три-четыре целеустремленных человека, которые точно знают, что они поступят в магистратуру, потом в аспирантуру, потом в докторантуру и станут учеными и профессорами.

— Лекции для таких студентов совмещаются с прочими курсами?

— Филологический цикл читается им отдельно, случается, что я читаю двум-трем или даже одному студенту.

— Чудные дела!

Хотя такому студенту можно позавидовать. В заключение разговора я попросил Юрия Васильевича припомнить какие-нибудь смешные ответы на экзаменах. И вот что услышал:

— Что вы! Какие еще смешные? Это раньше было. Например, я спрашивал заочников: читал ли Аристотель Гегеля? Половина говорила, что читал. Я спрашивал: можете ли обосновать ответ? «Ну, как же? Аристотель был образованный человек, он все читал!» Последнее время ничего смешного не происходит. Экзамены сдаются в тестовой форме, которая не предусматривает веселья. Или же на штампованной бумаге пишется эссе на заданную тему. Поговорить со студентом — такое не приветствуется.