Недавно заслуженному работнику высшей школы РФ, доктору исторических наук, профессору Олегу КАТИОНОВУ исполнилось 60 лет. Из них без малого четверть века он руководит историческим факультетом НГПУ — сегодня Институт истории, гуманитарного и социального образования.
— Мой путь к исторической науке начался с книг, которые я читал в детстве. Например, сильное впечатление на меня произвели повесть Семёна Каратова «Быстроногий Джар» и «Партизанская хроника», книга про минское подполье в годы Великой Отечественной. Страсть к чтению передалась мне от отца, которого в годы войны, благодаря образованности, из сержантов снайперской группы перевели в штаб. Он читал сослуживцам письма из дома, вот начальство его и заметило.
— Олег Николаевич, расскажите о своём детстве.
— Родился я в латвийском городе Добеле, где отец остался после войны. В 1955 году в процессе сокращения армии он переехал в Новосибирск, тогда мне было три года, соответственно, всё моё сознательное детство прошло здесь: это берег Оби, пароходы, рыбалка. Потом отцу как офицеру запаса выделили комнату, и мы переехали на улицу имени Шестой Пятилетки (будущую Сибиряков-Гвардейцев), оттуда — на Затулинку. Это сегодня мы презрительно говорим «хрущёвки», тогда же счастьем было получить отдельную квартиру — отцу её дали через двадцать лет после войны. Уже в школьные годы я пошёл в секцию по лёгкой атлетике, за хорошие результаты попал в сборную области, летал в другие города на соревнования. Учителя у нас были интереснейшие, они умели увлечь нас, а где надо — и заставить. В школе, например, устраивали литературные вечера, а после — танцы с девчонками: стихи зубрили, зная, что вечером ждёт награда. Это говорит о том, насколько умело тогда педагоги использовали наши возрастные особенности, они понимали нас без специальных методик и психологии, проще подходили к педагогическому процессу, но зато каков был эффект!
В 70-м году пошёл поступать в пединститут, на исторический. Экзамены сдал хорошо, но по конкурсу не прошёл. Шестнадцать человек на место и половина — по путёвкам ЦК комсомола. Однако благодаря спорту стал сначала кандидатом в студенты, а после первой сессии, когда все «блатные» отсеялись, уже был зачислен. С преподавателями сильно повезло, были среди них и участники войны, а были и такие, что себе на уме, но порой на лекциях именно они заставляли нас думать. Всего открытым текстом тогда не рассказывали, а долю сомнения зародить — это пожалуйста.
— Правильно понимаю, что тогда преподавание истории жёстко контролировалось государством. Не возникало ли желание узнать больше того, что давали на лекциях?
— Определённый литературный этикет всегда выдерживался: тогда царил формационный подход, согласно которому самой высокоразвитой формацией был коммунизм. Мы же жили в низшей стадии коммунизма — социализме, на смену которому должен был прийти коммунизм. Но народ уже тогда критически воспринимал эту схему: Сталин давно умер, Хрущёва уже отстранили, а коммунизм всё не наступал. При этом было то, что позволяло верить в некое торжество социализма. Было общество всеобщего равенства, пускай и в небогатстве: многие граждане Советского Союза имели отдельные благоустроенные квартиры, чем могли похвастать далеко не все страны. Но были и существенные минусы. Я не апологет социализма, прежде всего потому, что это государство, в основу которого положена пассивность его граждан. Я же убеждён в том, что состязательность должна быть во всём. Тогда государство взяло на себя абсолютно всё, уничтожив предприимчивых людей, которые могли бы разделить эту ответственность. Получается, что выросло не одно поколение социальных иждивенцев. Однако и нынешняя ситуация не совсем здоровая: сегодня вместо монополии государства мы получили несколько десятков монополий — вот и всё отличие. Раньше государство забирало всё, при этом распределяя нерационально: например, СССР поддерживал мировое коммунистическое движение, что приводило к оттоку из страны немалых средств. Убеждён, что «социализм с человеческим лицом» не потерпел бы поражения, если бы тогдашние руководители больше учитывали интересы людей. Теперь монополии забирают и выводят за рубеж, развивая экономики других стран, немалую долю национального богатства.
— С чего началась ваша учёная деятельность?
— После университета я проработал два года в двух сельских школах (Лекарственное и Репьево Тогучинского района), по распределению, и только потом пошёл в пединститут. Причём это была чистая случайность, ведь я не отработал положенного срока в районах. Как-то встретил профессора Екатерину Ивановну Соловьёву, она и пригласила меня на кафедру истории СССР. Сначала я получил место завкабинетом философии и научного коммунизма, при этом пообещали, что через год освободится ставка преподавателя. Тогда и в аспиранты просто так не пускали, несколько месяцев у меня ушло на подготовку к сдаче кандидатских экзаменов. Параллельно заменял преподавателей, проводил занятия. После наконец-то перешёл на кафедру истории СССР. Платили, конечно, копейки, поэтому подрабатывал, ведь уже родились дочь с сыном. Разгружал ящики на пивзаводе. Вряд ли справились бы без помощи родителей, да и жена у меня — большой молодец. А как только поступил в аспирантуру и принялся за диссертацию, начал ездить: Москва, Ленинград, Чита, Улан-Удэ, Иркутск. Набирал материал по своей теме «Московско-Сибирский тракт», а он был только в архивах, поэтому и в сроки не уложился.
— Олег Николаевич, а когда приступили к административной работе?
— Началось всё с того, что в 1985 году тогдашний декан истфака В. И. Соболев предложил быть у него заместителем. Это сейчас у меня три зама, тогда же у декана был всего один, который отвечал за заочное и дневное обучение, за воспитательную работу. Разница лишь в том, что в те годы все студенты были историками, сегодня же у нас несколько направлений. В годы перестройки на базе факультета открыли направления социальной педагогики, культурологии и права. Сегодня это называется педагогическим образованием с разными профилями: правовым, историческим, культурологическим, позже добавилась музеология, религиоведение. Мы обучали технологиям воспитательной работы, в стране было мало факультетов, подобных нашему.
— Тогда уже начали меняться представления об историческом прошлом, о том, как преподавать историю — как это повлияло на жизнь истфака?
— Да, люди менялись, но должен отметить, что всё это прошло не особо болезненно. Больше всех, конечно, переживали преподаватели кафедры истории КПСС. Бывало и такое, что семинары превращались в жаркие споры, заводилами на которых выступали студенты. Много обсуждали и дискутировали. Это стало возможным потому, что партия несколько растерялась и ослабила контроль: программы и стандарты оставались прежними, но диктата уже не было. Внутренне люди уже были готовы к диалогу и переосмыслению. И в этой обстановке в мае 1989 года факультет избрал меня деканом, так что «школу демократии» я прохожу с того времени: уже пять раз избирался на эту должность.
— Страшное время, как для вуза, так и для страны в целом…
— Жуткое. Прекрасно помню, как в 94-м году главбух сказал мне, что финансирование прекратили. Сидели в холодных аудиториях и кабинетах, где практически не было парт и стульев. Если мы тогда и выжили, то лишь благодаря чуду.
— Сегодня, несмотря на вал административной работы, вы находите время на научную деятельность?
— Как раз сейчас завершаем составлять сводный каталог карт Урала, Сибири и Дальнего Востока. Во всех цивилизованных странах имеются такие каталоги, в России его пока нет. Я взял Сибирь имперского периода и привлёк к этой работе студентов. Пусть они в рамках этой деятельности посетят библиотеку Академии наук и Исторический архив в Питере — посидят там, поучатся. После того как наберём материал — издадим монографию по картографическому изучению Сибири. Попутно занимаюсь вопросами изучения литературы, так как являюсь членом диссертационного совета по филологии. Если говорить о задумках, то хочу провести «диалог памяти». Многие ветераны Великой Отечественной уже умерли, но живы их дети и внуки, пускай они расскажут о том, какой им запомнилась война, не возвеличивая её. Куда интереснее узнать, как она отразилась на жизни и сознании людей тех поколений.
«Убеждён, что “социализм с человеческим лицом” не потерпел бы поражения, если бы тогдашние руководители больше учитывали интересы людей».
Максим СИДОРЕНКО
Фото Валерия ПАНОВА
— Мой путь к исторической науке начался с книг, которые я читал в детстве. Например, сильное впечатление на меня произвели повесть Семёна Каратова «Быстроногий Джар» и «Партизанская хроника», книга про минское подполье в годы Великой Отечественной. Страсть к чтению передалась мне от отца, которого в годы войны, благодаря образованности, из сержантов снайперской группы перевели в штаб. Он читал сослуживцам письма из дома, вот начальство его и заметило.
— Олег Николаевич, расскажите о своём детстве.
— Родился я в латвийском городе Добеле, где отец остался после войны. В 1955 году в процессе сокращения армии он переехал в Новосибирск, тогда мне было три года, соответственно, всё моё сознательное детство прошло здесь: это берег Оби, пароходы, рыбалка. Потом отцу как офицеру запаса выделили комнату, и мы переехали на улицу имени Шестой Пятилетки (будущую Сибиряков-Гвардейцев), оттуда — на Затулинку. Это сегодня мы презрительно говорим «хрущёвки», тогда же счастьем было получить отдельную квартиру — отцу её дали через двадцать лет после войны. Уже в школьные годы я пошёл в секцию по лёгкой атлетике, за хорошие результаты попал в сборную области, летал в другие города на соревнования. Учителя у нас были интереснейшие, они умели увлечь нас, а где надо — и заставить. В школе, например, устраивали литературные вечера, а после — танцы с девчонками: стихи зубрили, зная, что вечером ждёт награда. Это говорит о том, насколько умело тогда педагоги использовали наши возрастные особенности, они понимали нас без специальных методик и психологии, проще подходили к педагогическому процессу, но зато каков был эффект!
В 70-м году пошёл поступать в пединститут, на исторический. Экзамены сдал хорошо, но по конкурсу не прошёл. Шестнадцать человек на место и половина — по путёвкам ЦК комсомола. Однако благодаря спорту стал сначала кандидатом в студенты, а после первой сессии, когда все «блатные» отсеялись, уже был зачислен. С преподавателями сильно повезло, были среди них и участники войны, а были и такие, что себе на уме, но порой на лекциях именно они заставляли нас думать. Всего открытым текстом тогда не рассказывали, а долю сомнения зародить — это пожалуйста.
— Правильно понимаю, что тогда преподавание истории жёстко контролировалось государством. Не возникало ли желание узнать больше того, что давали на лекциях?
— Определённый литературный этикет всегда выдерживался: тогда царил формационный подход, согласно которому самой высокоразвитой формацией был коммунизм. Мы же жили в низшей стадии коммунизма — социализме, на смену которому должен был прийти коммунизм. Но народ уже тогда критически воспринимал эту схему: Сталин давно умер, Хрущёва уже отстранили, а коммунизм всё не наступал. При этом было то, что позволяло верить в некое торжество социализма. Было общество всеобщего равенства, пускай и в небогатстве: многие граждане Советского Союза имели отдельные благоустроенные квартиры, чем могли похвастать далеко не все страны. Но были и существенные минусы. Я не апологет социализма, прежде всего потому, что это государство, в основу которого положена пассивность его граждан. Я же убеждён в том, что состязательность должна быть во всём. Тогда государство взяло на себя абсолютно всё, уничтожив предприимчивых людей, которые могли бы разделить эту ответственность. Получается, что выросло не одно поколение социальных иждивенцев. Однако и нынешняя ситуация не совсем здоровая: сегодня вместо монополии государства мы получили несколько десятков монополий — вот и всё отличие. Раньше государство забирало всё, при этом распределяя нерационально: например, СССР поддерживал мировое коммунистическое движение, что приводило к оттоку из страны немалых средств. Убеждён, что «социализм с человеческим лицом» не потерпел бы поражения, если бы тогдашние руководители больше учитывали интересы людей. Теперь монополии забирают и выводят за рубеж, развивая экономики других стран, немалую долю национального богатства.
— С чего началась ваша учёная деятельность?
— После университета я проработал два года в двух сельских школах (Лекарственное и Репьево Тогучинского района), по распределению, и только потом пошёл в пединститут. Причём это была чистая случайность, ведь я не отработал положенного срока в районах. Как-то встретил профессора Екатерину Ивановну Соловьёву, она и пригласила меня на кафедру истории СССР. Сначала я получил место завкабинетом философии и научного коммунизма, при этом пообещали, что через год освободится ставка преподавателя. Тогда и в аспиранты просто так не пускали, несколько месяцев у меня ушло на подготовку к сдаче кандидатских экзаменов. Параллельно заменял преподавателей, проводил занятия. После наконец-то перешёл на кафедру истории СССР. Платили, конечно, копейки, поэтому подрабатывал, ведь уже родились дочь с сыном. Разгружал ящики на пивзаводе. Вряд ли справились бы без помощи родителей, да и жена у меня — большой молодец. А как только поступил в аспирантуру и принялся за диссертацию, начал ездить: Москва, Ленинград, Чита, Улан-Удэ, Иркутск. Набирал материал по своей теме «Московско-Сибирский тракт», а он был только в архивах, поэтому и в сроки не уложился.
— Олег Николаевич, а когда приступили к административной работе?
— Началось всё с того, что в 1985 году тогдашний декан истфака В. И. Соболев предложил быть у него заместителем. Это сейчас у меня три зама, тогда же у декана был всего один, который отвечал за заочное и дневное обучение, за воспитательную работу. Разница лишь в том, что в те годы все студенты были историками, сегодня же у нас несколько направлений. В годы перестройки на базе факультета открыли направления социальной педагогики, культурологии и права. Сегодня это называется педагогическим образованием с разными профилями: правовым, историческим, культурологическим, позже добавилась музеология, религиоведение. Мы обучали технологиям воспитательной работы, в стране было мало факультетов, подобных нашему.
— Тогда уже начали меняться представления об историческом прошлом, о том, как преподавать историю — как это повлияло на жизнь истфака?
— Да, люди менялись, но должен отметить, что всё это прошло не особо болезненно. Больше всех, конечно, переживали преподаватели кафедры истории КПСС. Бывало и такое, что семинары превращались в жаркие споры, заводилами на которых выступали студенты. Много обсуждали и дискутировали. Это стало возможным потому, что партия несколько растерялась и ослабила контроль: программы и стандарты оставались прежними, но диктата уже не было. Внутренне люди уже были готовы к диалогу и переосмыслению. И в этой обстановке в мае 1989 года факультет избрал меня деканом, так что «школу демократии» я прохожу с того времени: уже пять раз избирался на эту должность.
— Страшное время, как для вуза, так и для страны в целом…
— Жуткое. Прекрасно помню, как в 94-м году главбух сказал мне, что финансирование прекратили. Сидели в холодных аудиториях и кабинетах, где практически не было парт и стульев. Если мы тогда и выжили, то лишь благодаря чуду.
— Сегодня, несмотря на вал административной работы, вы находите время на научную деятельность?
— Как раз сейчас завершаем составлять сводный каталог карт Урала, Сибири и Дальнего Востока. Во всех цивилизованных странах имеются такие каталоги, в России его пока нет. Я взял Сибирь имперского периода и привлёк к этой работе студентов. Пусть они в рамках этой деятельности посетят библиотеку Академии наук и Исторический архив в Питере — посидят там, поучатся. После того как наберём материал — издадим монографию по картографическому изучению Сибири. Попутно занимаюсь вопросами изучения литературы, так как являюсь членом диссертационного совета по филологии. Если говорить о задумках, то хочу провести «диалог памяти». Многие ветераны Великой Отечественной уже умерли, но живы их дети и внуки, пускай они расскажут о том, какой им запомнилась война, не возвеличивая её. Куда интереснее узнать, как она отразилась на жизни и сознании людей тех поколений.
«Убеждён, что “социализм с человеческим лицом” не потерпел бы поражения, если бы тогдашние руководители больше учитывали интересы людей».
Максим СИДОРЕНКО
Фото Валерия ПАНОВА